Владимир Свещинский

ОРДЕН И МАШИНА

Когда Степанычу в военкомате сказали, что инвалидам войны будут бесплатно давать автомобиль, сперва не поверил. На права он сдал еще до войны, четыре года откатался на студебекере, пока не наехал на мину. Левую ногу отрезали как раз посередине между коленом и ступней. В двадцать пять это – трагедия, но кругом было столько горя, что Николай (тогда еще – никакой не Степаныч, а просто Коля) постепенно притерпелся. Костыли, потом деревяшка – человек не свинья, ко всему привыкнет. Конечно, из шоферов пришлось уйти.

Шли годы. Коля быстро превратился в Николая, потом как-то незаметно в Степаныча. Трудности старят, а кому было легко? Женился, пошли дети. И зарабатывал неплохо, и семья сложилась хорошая. Все бы ничего, да вот по машине тосковал. Не на кого обижаться: Гитлера в живых нет, да и мина та – ребята говорили – своя оказалась, поставили да не сняли вовремя. С культей за руль не пустят. Про летчика Мересьева по радио читали книжку. Но то книжка, а то жизнь. Вещи разные.

По соседству со Степанычем жил тоже фронтовик Петр Ефимыч. У того обе ноги в наличии, но ходит кое-как. Правая плохо гнется: три осколка вытащили в сорок четвертом, но, видать, не все поправили. А, может, и править уже некуда было. Ефимыч на фронте был минометчиком. О делах своих не рассказывал, но на 9 мая в первый год, как познакомились, увидел Степаныч у него на пиджаке орден Ленина. Для сержанта награда нечастая. Медалей богато, Красная Звезда – это встречается, но чтобы такой орден… Дружили семьями.

Получив из военкомата повестку Степаныч пошел к соседу обсудить, зачем понадобился.

– Может, награда какая? – предположил Ефимыч. – Вон, по радио только и звонят: награда, мол, нашла героя. Ты – герой?

– А ты не видишь? Нет, я так думаю, может, на сборы? – спросил Степаныч и сам осекся: какие сборы, когда у него полторы ноги. Так ни к чему и не пришли.

Автомобили вручали сразу семерым инвалидам. Оркестр из музыкальной школы сыграл туш, после вручения ключей майор из военкомата врубил «День победы». Вышло трогательно, фронтовиков напоили чаем с печеньем и конфетами и отпустили по домам.

Степаныч технику освоил быстро: она так и называлась – «инвалидка», но была шустрой и смешной с виду. Каждые несколько лет машину государство заменяло. Инвалидка «сыпалась», как будто ее собирали тоже в музыкальной школе. Ефимыч, видя бесконечную возню соседа с автомобилем, как-то не выдержал:

– Ты бы, Коль, «Москвича» лучше взял…

– Обычно сдержанный Степаныч заорал:

– Да я рад бы, трах-тарарах!!! Не положено!

 – Почему? – удивился сосед.

 – Нога длинная, мать ее… Я же ходил, узнавал. Сказали, если бы на десять сантиметров выше отрезали, положен был бы «Москвич», а так – хрен в стакане, трах-тара-тарарах!!! Да я, если б знать заранее, выше колена бы отхреначил! Мне все едино маета, ни стоять, ни ходить, ни в постель лечь!!!

Мужики покурили, потом Степаны, остыв немного, добавил:

– А, с другой стороны, все ж бесплатно дают. Нам так-то не купить не в жизнь.

– А я тоже в поликлинику поеду, – сказал Ефимыч, – в город. На комиссию вызывают, вроде инвалидность дать обещали. Нога-то, вишь, что есть, что нет. А тут мозжить стала. Чего-то устал я от нее. Может, тоже чирикнуть повыше, – он засмеялся и пихнул соседа локтем, – глядишь, машину дадут бесплатно.

В поездку он собирался тщательно. Начистил чешские туфли, отпарил костюм, что покупал сын еще лет десять назад. Костюм одевался с тех пор раз пять, не больше, и был, как новый. Галстуков сроду не носил, но сорочку надел парадную. Рано утром Степаныч наблюдал за сборами через низенький заборчик.

– Петя, сними ты костюм. Нельзя в нем ехать. И туфли тоже.

 – Это почему еще? – оскорбился сосед.

– Ты на жалось бить должен, а так кто тебе чего даст? Приедешь к ним, как жених. Это же гниды те еще, я к ним каждый езжу. Проверяют, отросла нога или нет.

Вечером Степаныч постучал к соседям. Жена Петра Ефимыча, толстая Светлана, швыркала носом, в сердцах бросала какие-то шмотки и что-то бормотала, продолжая, как видно, давний разговор. Ефимыч сидел за столом в зале – длинной проходной комнате. Напротив стола негромко бормотал телевизор, «Что, где, когда» – любимая игра миллионов.

– Садись, – сказал хозяин дома и хлопнул рукой по табуретке. – Садись, щас мы обмоем это дело.

– Неужто дали? – Степаныч присел к столу.

– Дали-медали, – сосед налил, постукивая горлышком. Он успел уже порядочно набраться, но себе налил так же, полстакана. – Хрен они дали моржовый. Я им, сукам, сказал все, что думаю. Они что себе решили, что я за милостыней к ним пришел?! Да пошли они лесом! Не надо мне от них ни … Давай, Коля, сперва за тридцать шестой отдельный минометный, а потом за шоферов.

– Хватит уже тебе, – послышался из коридора голос Светланы, – с обеда все даешь. Тебе же плохо будет.

– Ты это… закрой там… что-нибудь. Рот закрой, в конце концов. Давай, Коля, по второй, пока пьется.

– Да что сказали-то?

– Что сказали? Сказали, что свободен. Что не видят оснований и позовут милиссыонера, – с трудом выговорил он.

– А милиционера зачем? – не понял Степаныч.

– А это когда я табуретку бросил… Ну, что ты, что ты! Нет, ни в кого. Просто бросил в сторону и говорю: идите вы все лесом, я не за вас, гниды подколодные, там был. Я, может, за Россию там был. Только надо было пару мин сэкономить. Бахнуть по вам, сволочам… – он треснул кулаком по столу, – сволочи поганые. За мной Светка вон скоро ведро выносить начнет, я в сортир уже кое-как, а они… Падлы!..

– Остановись, – плачущим голосом крикнула жена, – ну что ты каркаешь! Надо будет, буду выносить. Я что тебя, попрекала когда?! Ты знаешь, что он сделал? – она обратилась к Степанычу. – Я охнуть не успела, содрал все награды свои и в очко…

– Дура! – крикнул Ефимыч. – Не в очко, в сортир. Очко уходит зрителям, - он пьяно захохотал, указывая на телевизор.

– Я ведь кинулась, – продолжала Светлана, – полезла прямо туда. Только Ленина вытащила, оттерла, отмыла, а остальное так там и лежит, утонуло все. Это же – слава твоя! – закричала она мужу.

– Да пошли они! – отмахнулся он. – Моя слава и его тоже, - он махнул на Степаныча, – это вот эти рубцы. А висюльки, ну их, знаешь, куда? Вот туда именно. В сортир или в очко – это кому, как…