За окном мелькали дачи, леса, поля. Хмурое утро повисло над всем этим надоевшим уже пейзажем, ленивыми тяжёлыми тучами.
Туту-тутук, туту-тутук. Привычная чечётка электрички уже не бодрила, а приводила в какое-то полусонное состояние. Кто-то уже мирно посапывал, а некоторые даже похрапывали, оглядывая пассажиров красными сонными глазами.
— Чё, читаешь? — хриплый голос разрезал тишину.
— Про правительство, батя, про него.
— А чё, про этого «россияне, чта-а» тоже пишут?
— Пишут, пишут, — рыжий парень улыбнулся пародийному сходству, — вот пишут, что отпуск у него заканчивается.
— Школяр-то, видать на каникулах побывал, — дед сделал попытку потянуться, кряхтя развёл руки.
— А вы что, уважаемый, Б.Н. не любите, — в разговор включилась ухоженная дама неопределённого возраста.
— А чё он девка что ли, чтоб его побить? И вообще, было бы за что. Марионетка он. Мне бы в руки того, кто им руководит, я б ему... (посыпалось русское народное творчество)…
Вагон оживился. Люди поворачивали головы, некоторые даже подсаживались поближе к беседующим.
— Я вот чё думаю? На хрена нам это правительство надо? Указы непутёвые слагать, да дачи себе выстраивать? Ему бы с неделю на десятку пожить, а потом уж всякие там реформы выписывать.
— Согласен, да, совершенно верно, — неизвестно откуда взявшийся старичок нервно мял в руке свою шляпу. — Вы, господа, помните, как показывали первое телеинтервью с ним, скромно на кухне. Последнее видел уже, где он на лужайке. Стол стоит, стулья, сок, значит, пьют. На даче это они, сами понимаете.
— А может, вы завидуете? — произнесла благоухающая духами дама. — У вас-то такого верно не имеется?
— Да я это к чему, что за годы его правления мы наблюдаем улучшение его жизни, а не своей. Понимаете?
Двери раздвинулись, и в проёме показалось сморщенное лицо старушки.
— А я вот его в гробу видала, в тапках белых. Жизнь перевернул, — прохрипела она, не выпуская изо рта папироску.
В лицо ударил запах спиртного. Многие брезгливо поморщились.
— Да вам таким всё одно кого винить. У вашей братии каждый второй виноват.
— И вообще, женщина, грех это другому смерти желать.
— А я грешила и грешить буду, — старушонка победоносно захлопнула дверь.
Неизвестно во что вылилась бы эта беседа, но тут металлический голос объявил следующую станцию. Вагон оживился, копаясь в сумках, поправляя причёски, разглаживая образовавшиеся складки на юбках и брюках. Хмурое утро проснулось, лучи солнца упорно расталкивали серую вату. Каждый вспоминал о своих проблемах и, казалось, начисто забыл об общей. Лишь мой сосед всё так же кряхтел, а потом, потягиваясь, произнёс: «Жили и будем жить, чё нам... У нас своя судьба, у них своя»…