Владимир Ермошкин
АНОМАЛИЯ
− Аномалия! Аномалия! Как будто это вам хухры-мухры! Никто её близь не видел, а базарите про неё... да ещё на меня капканы ставите! Послушали бы бывалого человека... да выводы сделали! − распинался Шурка Трапезников перед сельчанами возле магазина. − Я вот в натуре собственными глазами видел! Как жук навозный под её фонарём кружался! А вы мне! В голове, мол, она у меня. Показалось тебе спьяну. Не-не…
Шурка набрал побольше воздуха и просипел:
− Такое не привидится и не присниться! Она прямо за жабры берёт! – и он показал прокуренными пальцами хватку на своей худой шее.
Шурка − местный парень с нелёгкой судьбой и редкими зубами − частенько привирал, поэтому мало кто верил в его рассказанные чудеса. Врал он, конечно, больше для куража, нежели для дела.
− Городить истину не кажный сумеет! − говорил он, хитро улыбаясь.
И пока честной люд пытался разобраться в его «огороде», Шурка засмаливал сигарету и, попыхивая ею, смаковал эту несуразность выражения.
Не смог он только судьбу вокруг пальца обвести. Взяла она бедолагу под белые рученьки и потащила в «места не столь отдалённые». Что судьбе надо было от него? Ну да Бог нам всем судья…
Жили мы с ним тогда в деревне по соседству. До озера рукой было подать. Рыбы в нём уйма − не пересчитать сколько. Но просто так водоём свои богатства не отдавал. Нет-нет... да и пропадали люди в его сетях. По разным причинам − кто сдуру, кто спьяну, кто вовсе не знают как. Так и пошло: «Аномалия» в нём какая-то живёт». А что это за «зараза» такая, объяснить не могут. Приезжала откуда-то комиссия, отклонения в озере искать. Приборов понаставили, проводов навесили, бинокли чуть ли не каждому в руки дали.
− Смотрите в оба граждане! Дело сурьёзное! Не провороньте! Чуть что − докладывайте!
Куда там! Утки − и те крякать перестали, а толку нет. Так и уехали восвояси.
Всё же было в этом озере что-то таинственное. Старик Пахом частенько свои версии на сей счёт выдавал.
− Колдовское оно! Сразу его не поймёшь! Всё равно что баба похотливая! Иной раз выйдешь на крыльцо в трусах, глянешь на него. А оно лежит перед тобой, вздыхает: «Иди, мол, ко мне мужик, хватит ерундой заниматься – порыбачить бы надо». И ведь идёшь, ставишь сетёшку-то, не можешь отказаться от прихоти...
Заговаривался дедок на эту тему частенько. Спросят его с подначкой наиболее шустрые да неверующие:
− Когда это было-то, отец, зимой аль летом?
А он в ответ на полном апломбе:
− Это было в январе месяце, когда ржаные цвели!
Что уж тут поделаешь, с «юмором» был дед, но многое в его байках на правду смахивало.
Некогда вокруг озера богатые деревни стояли. А после ядерного выхлопа на комбинате стали людей отсюда переселять. Теперь от деревенских усадеб только тополя остались. Так и стоят они сиротами по берегу, почти у каждого бывшего подворья. Переселили подчистую только одну сторону озера. С нашей же стороны... кто сам в город навострился, кто по велению свыше на тот свет отправился. Шурка в своём доме так и остался, а мы в город переехали. Вот и думай… Вода в озере одна, а вредность для каждого берега разная. Одним словом, аномалия!
Шурка меня своим братом считал. Очень радовался моему приезду. Не часто я его навещал в последние годы, поэтому ему прощались все выходки в мою сторону. Да и что я мог Шурке не простить? Он и так без вины виноватым мыкался по жизни.
Та драка у клуба канула бы в небытие, если бы в темноте не зацепили какого-то районного «господина» − справляли «борозду». Рассказывают, что тот в сильном подпитии решил прямо на крыльце клуба нужду справить. Ну, кто-то из наших обиделся за такую наглость и уговорил последнего, при помощи кулака, спустится с крыльца. Нашли высокого гостя с синяком под глазом внизу под крыльцом. А начальству же не гоже в таком виде народом руководить, вот и обстряпали это дело как нападение на должностное лицо и ещё там чего-то… Давай виноватых искать. А Шурка... возьми да повинись за всю деревенскую братву: «Мол, извиняйте, товарищ начальник, − не со зла зацепили, а по недоразумению». А они вцепились в него, и пошло дело…
Сколько мать его порогов поотбивала у районных чинов, доказывая невиновность сына, сколько слёз в высоких кабинетах пролила:
− Что вы делаете, люди? Он же извинятся пришёл, а вы его в преступники записали, да ещё, не приведи Господь, посадите. Один он у меня кормилец. У нас и так-то дома «вошь на аркане да клоп на цепях» жизнь коротают. Как же я без него жить-то буду? − причитала она.
Ничего не помогло. Подвели «хулиганку» под это дело. А тут ещё бабка Дарья, как сова, цокает:
− Посадют Шурку, как пить дать посадют! Сон давеча видела. А уж ежели что мне присниться, то обязательно сбудется. Ни к какой ворожёйке ходить не надо!
− Сказывай, давай! Что ты там во сне усмотрела, провидица ночная? – пытали её сельчане.
− А то и видела, что Санёк на трахтуре три хлыста берёзовых приволок к свому дому. Вот помяните меня, не миновать ему тюрьмы.
Так оно и случилось. Загремел наш Шурка под фанфары на три года...
Встречал он меня сегодня, щерясь во всю «ивановку»:
− Кого я вижу?! Братан с подсветкой приехал! (Это он так мою лысину обзывал.) Ну, Лысый! На ночную рыбалку сегодня тронем! – кричит, завидев меня. У него зубов-то не лишку во рту, а у меня волос на голове посчитай столько же. Видимо, этот самый выхлоп не только деревни с местности сдул. Он ещё и чубы с кое-кого поснимал.
На сей раз решили мы с ним ночку провести на противоположном берегу озера, возле тополей. Там к протоке щука ночью подходит, да и карась, бывает, прогуливается.
Мощный мотор вездехода, преодолевая канавы и ухабы, вёз нас к месту рыбалки. Шурка, на правах бывалого, давал мне указания, поглядывая по сторонам.
− Глуши! – скрестив руки скомандовал он, и вышел из машины. − Счас, братуха, мы с тобой раскумаримся! – доставая поклажу и снасти из багажника, подмигнул он мне.
− Это мы где? – спросил я его, озираясь по сторонам. − Берег что-то не узнаю…
− На «Дунькином пупе»! Вот где... Во дворе бывшего председателя. Видишь, тут ворота раньше стояли. Ловко ты в них зарулил. А вот тополя небо подпирают…, − Шурка принял позу аполлона.
− По-твоему, я тополь от избы отличить не смогу, − огрызнулся я на его излишнюю осведомлённость. − Бурьяном все поля и луга поросли. Как они ещё, бедняги, выжили? − задрал я голову к верху. − А ты мне... Да ну тебя… − махнул я на него рукой.
− Ты за себя переживай, а за них гроза слово скажет…. – Шурка, уставившись на небо, моментально отпарировал выпады в его сторону. − Я что ли эти дома сносил да бурьян разводил!? − резко выкрикнул он. − Короче, кидаем сетки вдоль камыша... да вечеряем по-человечески! Не то договоримся с голодухи до топоров! – подытожил он, и искоса перевёл взгляд на воду.
Озеро под гнётом жары наводило зеркальную гладь, молчаливо выслушивая наши распри.
− Смотрю я, брат, чё-то пусто сегодня на берегу и морит чрезмерно. Как бы не накрыло нас здесь, − сказал Шурка и исподлобья посмотрел на меня.
В ответ я ничего не ответил, только пожал плечами. Кроме того, что сумерки начинали скрывать очертания берегов, оставляя нетронутой середину озера, я ничего особенного не отметил.
− Ладно, не впервой… Лодка, что корабль… Джип, что танк − выдержат… Верно, братан? – улыбнулся он мне.
− Мне-то что! Не воевать же приехали. Почаще бы свою улыбку показывал, а не зубы, − доставая котелок и припасённые дрова из мешка, сдобрил я его.
Его щербатая улыбка сглаживала все острые углы и была неким стабилизатором в отношениях. Стоило глянуть на него − в момент некоего раздора и злость куда-то исчезала. Вот и сейчас этим всё и закончилось.
− Слышь, Санёк! Жутко на чужом подворье костёр разводить. Может, к воде спустимся? − осторожно предложил я ему, чтобы не подорвать сухой порох соседа.
Неожиданно Шурка согласился:
− Надо бы... Не гоже на усадьбах вакханалию устраивать, пусть даже и бывших − не по-людски это. Ты давай разводи огонь вон в той ложбинке, − Шурка подбородком показал на место у берега, нагружая себя рыболовными снастями. − А я лодку на воду сам спущу. Грёбла не забудь взять, когда дым пустишь, − промычал он, волоча к берегу орудия лова.
После того, как сети были поставлены, нам оставалось сидеть на берегу и ждать. Приняв по кружечке за встречу, мы окунулись в дружескую идиллию и горящими глазами вглядывались в знакомые с детства лица. Пошли разговоры за жизнь...
− Ты братан, прости меня за резкие высказывания, − неожиданно перевёл разговор в плоскость извинений Шурка. − Понимаешь, накипело во мне столько за все эти непутёвые годы, что одним возом не вывезешь. Порой совладать с собой не могу. То и дело плещутся через край беспокойные мысли. А тут ты подвернулся. Кому же мне их высказать, как ни тебе, мой кореш. Я даже вроде стихов про эту жизнь накарябал. Хочешь, прочту? – Шурка от волнения не знал, куда выбросить окурок и озирался по сторонам.
− Выбрось ты эту дурь. Никто на тебя не обижается. Ты давай рассказывай. Мне до ужасти интересно послушать тебя…, − ответил я ему, подбрасывая в огонь бурьяна.
Дымовая завеса, на некоторое время, скрыла от меня лицо Шурки.
− Только ты не смейся…. Я про это сочинил, про Дым. Вот…. Слушай, давай…, − донёсся из темноты голос друга.
И он начал читать. Было заметно по голосу, что откровение давалось ему с трудом, но читал он складно:
Нам от деда в наследство досталась телега.
С ней соха на плетне, что кормила его.
Вот и лето прошло. Дождались уже снега.
Только землю пахать не нашлось никого.
Виноват ли я в этом… и кто же в ответе,
Что ушла на дрова вместе с сошкой страна?
Но лишь дым от костра сизой горечью встретит:
«Мол, вот так вышло, друг, не поймёшь не рожна.
Всё что было — забылось…. Другие уставы
Принесла в нашу жизнь Конституция прав.
Ты возьми почитай эти самые главы
Про соху ничего, может я и не прав.
Вот копчу, потихоньку сжигая остатки
Этой самой страны, что Россией звалась.
А что ест вам глаза, так оно для порядка,
Чтобы боль по душе только дымом прошлась.
Прослезишься… и дальше по этой дороге,
Что ведёт в пустоту — недалёко она.
Ну, а чтобы забылись родные пороги,
Дым пускаю в глаза, белый свет хороня.
— Ну ты даёшь, Александр! — вырвалось у меня, когда прозвучали последние строки. — Так ты тут напахал, а не накарябал! Кому вот только показать это всё?! — задумался я, отмахиваясь от въедливого дыма.
Наконец пламя, после длительного томления под кучей бурелома, вырвалось из плена и озарило округу. Шурка молчал, делая глубокие затяжки, пристально вглядываясь в темноту озера. Воцарилась тишина. Только слышно было как потрескивают в костре дрова и, пытаясь прорваться сквозь огненную завесу, надсадно гудят комары.
Солнце садилось в тучу. Дым от костра, окурив прибрежные камыши, стелился вдоль берега туманным шлейфом. Не слышно и не видно почему-то было чаек. Время шло к полуночи. Озеро сумеречной дымкой, отдавало раскалённому воздуху свою прохладу.
— Смотри! — дёрнулся Шурка. — Мать твою! Вон где она, рыба-то! — и он показал рукой на средину озера. Вода в слабом отблеске закатной дорожки, кипела от косяка рыбы. — Давай подсачник и быстро в лодку! — скомандовал он и мы торопясь погребли в середину того самого котла.
— Счас! Черпанём ведра два! — уверенно прошептал мой сосед.
Но чем быстрее мы гребли, тем быстрее косяк уходил от нас. Ещё минута и мы оказались в кромешной темноте. Почему-то стало не хватать воздуха, к горлу подступала тошнота, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Происходило что-то необъяснимое. Я хотел было зачерпнуть воды, чтобы умыться, но руки не слушались. При полной памяти и сознании мы с Санькой плюхнулись на дно резиновой лодки.
— Ты чего там мне налил? Палёнки, какой что ли? — с трудом спросил я его.
— Дак ты же меня водкой-то угощал, да ещё хвастался что фирменная! — сквозь зубы процедил дружбан. Действительно, отравление водкой отпадало, так как литровая бутылка была уже початая и никаких нареканий раньше не вызвала. От недостатка кислорода я начал терять сознание. Голову сдавила неведомая сила, которая отключала меня от действительности.
— Командир! Греби к берегу! — сквозь дурноту услышал я, вздрогнув от брызг попавших мне на лицо. Это Шурка плюхнул по воде веслом, сознательно окатив меня.
— Зачем? — еле-еле повернулся у меня язык.
— Помрём, так хоть в машине! — ответил с дрожью в голосе он. Зачем надо было помирать в машине Шурка не сказал.
Мой «штурман» прошёл «огонь, воду и медные трубы», и мне казалось, что ему уже не знакомо чувство страха, но здесь он дрожал как карданная передача. Толи его дрожь передалось ко мне, толи я сам сильно трухнул, тело от головы до пят покрылось у меня гусиной кожей. Конечно, вода подействовала на меня отрезвляюще, и я потихоньку начинал осмысливать свои действия. Шурка, делая гребки одним веслом, пытался направить лодку в сторону берега. Благо, что тлеющий костёр давал нам некие ориентиры.
Но что так нас могло выбить из колеи и напугать? Не первый раз мы выходили на ночную рыбалку в эти места. Ничего похожего раньше с нами не случалось. Чувство ужаса и давления просто висело в воздухе.
Вдруг сверху ярким столбом ударил неописуемо белый свет, осветив акваторию озера. Свет исходил из какого-то облака похожего на диск. Луч прожектора был такой мощный, что высветил огромные изменения на дне озера, скрывающиеся под толщей воды. Разломы тянулись из центра в разные стороны, как щупальца осьминога. Увиденное туманило разум и наводило страх.
По окружности тёмного облака, зависшего над нами, простреливали лазерные вспышки. Мы, как затравленные зверки, прижали уши и крутили головами по сторонам. Поднять же голову вверх и рассмотреть объект не хватало ни сил, ни смелости. Я глянул на берег, где стояла машина. От неё и от тополей исходили короткие тени, как будто солнце стояло в зените.
Вода вокруг лодки снова забурлила разноцветной мозаикой, заставив прищурить глаза. Световой поток, создавая водоворот, стал быстро перемещаться вдоль разломов, высвечивая картины подводного хаоса. По мере отдаления светящегося столба, к нам стало возвращаться полное дыхание, но волосы, всё ещё по всему телу стояли дыбом. Неожиданно лодку встряхнуло так, что заложило уши. Свет из облака моргнул и погас. Мы снова оказались во мраке. Лишь шлепки волны по днищу лодки указывали на то, что мы держимся на плаву.
— Видал! — сдавленным голосом обратился я к обезумевшему другу.
— Вв-вот э-это д-да! — вытряс тот. — Ано-ма-лия! Как пить дать аномалия! Никто ведь не поверит! Ты-то хоть веришь, братан? — прошептал Шурка.
— Я-то? Не знаю! Дай отдышаться! Слава Богу, что целы остались! — ответил я ему изо всех сил гребя к берегу. И уже на берегу, с нервным сарказмом съязвил:
— Вот тебе щука, вот тебе и карась! Такую напасть можно только с тобой подцепить! Какой ты всё-таки, Шурка, аномально нормальный! Беда прямо с тобой! — и повалился на траву от усталости.
— Ты, в «хрен-набекрень», под энтим бы фонарём так смело себя вёл! — стал выпрягаться на мне Шурка. — Глядишь, на тот свет бы напросились. Посмотрели бы воочию, как там люди живут.
— Что я там забыл, на том свете-то, — я был опустошен и вытряхнут как картофельный мешок. Поэтому, сколько не шевелил извилины, чтобы ответить достойно, придумать так ничего и не смог. Очень хотелось спать.
То, что произошло полчаса назад, не поддавалось никаким объяснениям и Шурка, в поисках истины, не находил себе места, ругая на чём свет стоит просветившую нас «заразу»:
— Вот это да! Вот это пропастина! Всё ведь нутро наскрозь просветила, всё до иголочки прошерстила, каждую волосинку в дыбы поставила, а ни здрасьте, ни до свидания! Я дал знак рукой, что его я слышу, на что Шурка ещё энергичнее начал обосновывать свои беспокойства:
— Бля буду, братан, неспроста эта песня! Видал, какой бардак в центре скрывается?! Стоит только нырнуть поглубже…. Поверят ли в эту аномалию люди? Как ты думаешь? Слы… Э-э… да ты отрубаешься, дружище! — с сожалением протянул Шурка. — А с озера-то холодком потянуло, — добавил он поёживаясь. И, сняв с себя брезентовый рыбацкий плащ, стал укрывать моё обессиленное тело.
24.06.2005 г.
|